- Почему? – удивилась Даша. – Мы обычные люди.
- Потому что не боялись. Ну и вера у вас сильна. Кто верит и не боится, тому никто не страшен.
- А как же ... ну ... – Антон кивнул на храм, куда вошла процессия монахов с оборотнем.
- Не всем дано, - с сожалением ответил священник. – Да и не сильные бойцы они, монахи эти. Прячутся!
Антон удивился:
- Разве? Я думал, в монастырях иной жизни ищут.
- Так и есть, - кивнул священник. – Только вот не сразу находят своё место в ней. И не у каждого хватает сил жить по-новому. Вам тоже надо торопиться, дьявол знает о ваших намерениях и захочет вам помешать. Соблазны – страшное оружие.
Антон и Даша переглянулись:
- Вы о чем?
- Вы беседовали со старцем Афанасием ... Знаете, кто он и почему лишил себя зрения?
- Нет, он не рассказывал.
- Зайдите в храм, - пригласил священник.
Они вошли в церковь, священник пригласил в маленькую, как кухня в двухкомнатной хрущёвке, комнатку слева от входа. Небольшая печка источает тепло, воздух наполнен запахом берёзовых поленьев. В углу, на уровне лица горит лампада, скорбные глаза Христа смотрят на вошедших.
- Садитесь, - указал священник на простую деревянную лавку. Он перекрестился на образ, прошептал несколько слов и поклонился. Кроме лавки в комнате был стул. Священник по-мирски развернул его от себя, сел и положил руки на спинку. – В миру Афанасия звали Александром. И был вовсе не старец в буквальном смысле, а вполне удачливый бизнесмен и молодой мужчина, - начал рассказ священник. – Только вот бизнес его был на крови построен. Убивал он. За деньги. Убивал мастерски, с одного удара, с одной пули, одним уколом. И следов не оставлял. Грим накладывал, как профессиональный гримёр, перевоплощался в другого человека – кинозвезда удавится от зависти. За неуловимость и удачливость так и прозвали – Александр Македонский. Или просто Македон. Излюбленным приёмом было незаметно сделать укол в людном месте. Так меньше всего привлекать к себе внимание. К стрельбе прибегал только в исключительных случаях, когда иначе заказ не выполнить. Препарат для инъекций готовил всегда сам. Состав знал только он, больше никто. По образованию Александр химик-технолог. У себя дома готовил такие «снадобья», которые ни в одном справочнике не найдёшь. Фишка состояла в том, что препарат под воздействием воды в организме человека разлагался на составные части, от него не оставалось следов! – махнул рукой священник. – Он и самострел придумал сам. Ведь нельзя же просто подойти к человеку и воткнуть шприц!
- В задницу! – тихо произнёс Антон. Даша слушала рассказ чуть ли не с раскрытым ртом и реплика Антона её обозлила. Сверкнули глаза, длинные пальцы с коротко остриженными ногтями впились в бок и вывернули клок кожи так, что Антон едва не заорал.
- Туда тоже, - согласился священник. – Но колол он чаще в предплечье или в ногу. Человек падал, к нему сразу бросались люди, в их числе и Македон. Якобы, помощь оказать. На самом деле он незаметно удалял иглу с ампулой.
Священник глубоко вздохнул, осенил себя крестным знамением, голова в чёрном клобуке наклонилась.
- Стрелять не любил, - продолжил он рассказ. – Но при необходимости бил без промаха. Для этого купил на чёрном рынке парабеллум времён первой мировой войны с удлинённым стволом. Такое оружие выдавалось офицерам кайзеровской армии. Македон усовершенствовал «машинку» - добавил съёмный глушитель, оптику и проволочный приклад. Стрелял издалека, желательно через препятствие. Так проще маскироваться.
- Это как? – удивился Антон. – Через какое препятствие?
- Ну, скажем, сидит «клиент» в автомобиле. Просто подойти и выпалить в лоб нельзя – заметят, начнётся преследование, розыск, то да се ... А вот если выстрелить через салон другой машины – лучше через две! – то поди пойми, откуда стреляли! А ежели через несколько? А на ходу? А ежели прострелить колесо встречному автомобилю? Так, чтобы его на полной скорости занесло и прямо в лоб той, в которой сидит клиент? Македон просчитывал все варианты и выбирал наилучший. Много было в его жизни убийств, не обо всех рассказывал.
- Как он попал сюда? – спросила Даша. – Ну, что побудило его раскаяться? Ведь он раскаялся, верно?
- Да, он раскаялся. Хоть и убивал негодяев, которые недостойны дышать одним воздухом с людьми, но все же лишение жизни, как и дарение её, дело не человеческое, а Божье. Видно, было в нём понимание неправедности пути, который избрал, но глушил деньгами, славой – пусть сомнительной, но все равно славой! – доступностью мирских удовольствий. Но если есть в душе искра Божья, как ни гаси её, она возгорится и только от самого человека зависит, очистит это пламя или сожжёт навсегда. Миг раскаяния настал и у Македона. Он выполнял очередной заказ. Как всегда, мастерски. Ничего не подозревающий клиент ехал по Бориспольскому шоссе в аэропорт. Скорость там не ограничена, машины летят, а не едут. Всего-то делов прострелить колесо и любой автомобиль пойдёт кувырком. Македон так и сделал. «Мазератти» клюнул мордой, автомобиль повело и швырнуло, но не на обочину, как рассчитывал Македон, а на встречку. По левой стороне шёл микроавтобус. Шестеро детей, от пяти до двенадцати лет, с ними мама и отец за рулём. Возвращались с отдыха по льготной путёвке для многодетной семьи.
Священник на мгновение умолкает, в тишине слышится тяжёлое дыхание.
- «Мазератти» смял передок, отец и мать погибли сразу. От удара заклинило боковую дверь микроавтобуса, бензобак лопнул, топливо выплеснулось под брюхо и вспыхнуло. Пламя охватило микроавтобус со всех сторон. Детей оглушило ударом, они не сразу пришли в себя и какое-то время лежали на полу. От жара лопнули окна, огонь перекинулся в салон. Машины начали останавливаться, люди пытались потушить огонь, но что могут маленькие огнетушители против большого огня? Дети сгорели заживо.