- Ну, во-первых, не Айвазовский, а Айвазян. Он был армянином, а в царской России простолюдин, да ещё с армянской фамилией был обречён на безвестность, даже будь он второй Рафаэль. Пришлось подписываться псевдонимом. Во-вторых, его картины очень нравились императору Николаю. Он прямо так и заявил: « Все, что напишет Айвазовский, я куплю»! Слово императора закон и вся знать выстроилась в очередь к безродному армянину. В-третьих, он действительно прекрасно писал море. Его картины и сегодня одни из самых дорогих на международных аукционах.
Антон вздохнул, сивушный смрад хлынул в лёгкие, приступ тошноты комом закупорил горло.
- И уж наверняка не комплексовал, как ты, - с трудом выговорил он. - Если человек умеет красиво рисовать – пусть простую солёную воду! – что плохого? А другие рисуют цветы, деревья - этот, как его? – Матисс! Один чудик вообще чёрный квадрат нарисовал и его гением прозвали! За что? Квадраты даже я умею рисовать.
- Малевич был абстракционистом. Он писал картины, понятные не всем.
- Дашенька, - вздохнул Антон. – Хуже нет, когда начинают умничать. Кто бы то ни было. Если картина понятна только так называемым «специалистам», это не живопись, а бред сумасшедшего, изложенный на бумаге и понятный таким же чокнутым. Художник пишет для людей. Вообще все делается для людей. А если кто-то утверждает, что он пишет, рисует, ваяет или сочиняет для немногих понимающих, для элиты – он просто тщеславный дурак, который за мутной загадочностью прячет бездарность и неумение.
- Живопись ... – словно эхо повторила Даша. – От слова жизнь, верно?
- Верно, - кивнул Антон. - Описание жизни.
- Вот её-то как раз и нет в моих картинах. Жизни этой. Мёртвые они, как наскальные рисунки.
- Дашенька, я не понимаю, что значит «мёртвая» картина! – развёл руками Антон. – Не догоняю.
Вместо ответа девушка встаёт с пола. Бросилось в глаза, с каким трудом она это сделала – словно древняя старуха и Антон невольно протянул руку, чтобы помочь. Даша понимающе улыбнулась, но помощи не приняла.
- Не парься!
Она ушла в другую комнату, из-за кресла послышалось шуршание, треск, будто рвут гнилую ткань, раздался стук, Даша пьяно выругалась. Потом все стихло. Пауза затянулась, Антон забеспокоился и хотел было пойти посмотреть, не случилось ли чего. В этот момент из-за высокой спинки кресла показалась девушка и Антон от удивления замер в неудобной позе встающего человека. Лицо Даши, минуту назад покрытое морщинами, с чёрными кругами и нечёсаными лохмами волшебно преобразилось! Оно буквально светится, на губах играет улыбка, морщины разгладились, широко распахнутые глаза горят светлым огнём. Даже походка стала уверенной, выпрямилась спина и руки не дрожат. Худые пальчики осторожно сжимают края небольшого холста на простой деревянной раме. Антон выпрямился в полный рост, шагнул навстречу так удивительно изменившейся Даше. Она взглянула на него, с улыбкой спросила:
- Узнаешь?
И повернула холст. Антон всмотрелся и ахнул! Это была та самая картина, которую рисовала Анна. Вернее, одна из них. Несчастная женщина все время рисовала одно и то же – остров посреди моря, заросший лесом, вершину горы в облаках и город, опоясавший гору у основания. Белые дома, сады и удивительных людей, которые умеют ходит по воздуху.
- Как она у тебя оказалась? – охрипшим от волнения голосом спросил Антон.
- Стащила, - просто сказала Даша. – Пока ты с падлами дрался. Дьявол не заметил, он за схваткой наблюдал. Демон ушёл в себя, а женщине было все равно, у неё таких бесчисленное множество.
Антон взглянул на картину ещё раз. Краски немного потускнели, но в тёмной комнате холст буквально сиял переливами белого, голубого и жёлтого цветов. Изумрудные кроны деревьев будто шевелили листвой, удивительные птицы прыгали по ветвям и странные звери прятались в чаще. Люди в серебряных одеяниях ходили по волнам, парили в воздухе или просто гуляли по просторным террасам домов, о чем-то беседую друг с другом. Контраст с грязной, заблёванной комнатой был так велик, что Антон зажмурил глаза. « Что наша жизнь? Мы существуем – не живём! – в дерьме, дышим смрадом и завидуем тем, у кого дерьма больше. Мы хвастаемся вещами и живём по указке желудка и гениталий. Для нас красиво то, на что указывают грязным пальцем сидящие наверху пищевой цепочки. Да-да, именно так их и надо называть, а не президентами, премьер министрами и этими ... а, звёздами! Вот уж дрянь-то эти скоморохи и шуты. Мразь, гаже которой не найти. Разве что политики. Не зря их раньше в приличные дома не пускали и хоронили за оградой кладбища, как нехристей и самоубийц ...»
- Теперь ты видишь разницу между живой и мёртвой картиной? – прерывает его размышления голос Даши. – Все, что я делала последнее время – копировала. Её копировала! Её манеру письма, её взгляд на мир, даже её движения. Я словно рассудка лишилась, как только увидела её картины.
- Пока мне морду били, ты, значит, повышала квалификацию, наблюдая за работой мастера?
- Ты мужчина! – отмахнулась Даша.
Антон ещё раз взглянул на картину.
- Да, хороша! Это действительно живопись или живое писание - правильно, нет? – только вот что, Дашенька ... мастера, которым ты восхищаешься и учишься, нет! Не у кого спросить состав красок, не с кем посоветоваться и никто не сделает тебе выговор за ошибки. Ты разве забыла, где она?
- Нет, не забыла. И все время об этом думаю. Антон, ты доволен жизнью? – неожиданно спросила Даша.
- Э-э ... как тебе сказать ... – растерялся Антон. – Видишь ли ...
- Да ладно, не тужься, - усмехнулась девушка. – Все понятно!